— Отставить! Давид Маркович, Вы отказались арестовывать воров и мы взяли это в свои руки…
— Ты слышал, шо он сейчас пел?! Там люди плакали! Я за это немцам глотки грыз! Ты хоть это понимаешь, моль?!!
— Отставить! Давид Маркович, Вы отказались арестовывать воров и мы взяли это в свои руки…
— Ты слышал, шо он сейчас пел?! Там люди плакали! Я за это немцам глотки грыз! Ты хоть это понимаешь, моль?!!
— Погоди, ты что, отказываешься выходить за меня?
— Нет.
— Тогда шо кобенишься? Грубо сказал?
— А я и не кобенюсь.
— Тогда пошли!
— Так значит, уезжаете уже, да?! Я извиняюсь, а кто будет искать?! Мы — артель горбатимся, ни дня, ни ночи! А какой-то поц делает детей сиротами, с подлючей мыслью пожировать на наши кровные?!
— Калитку закрой.
— И это все, шо вы имеете мне сказать?! И это лично Давид Гоцман, шо мы держим за легенду уголовки?!
— Дава?
— Здравствуйте, тётя Ада.
— Что, Гута Израилевна?
— Умерла, еще до войны.
— До войны, а я собралась к ней ехать.
— Таки уже не спешите.
— Нора где?
— Я знаю?
— Ты кто?
— Ой, Давид Маркович, вы меня не узнаёте? Я у вас в УГРО перед войной лекции по психологии читал.
— Помню, помню, Петюня. Где Нора?
— Може, спит? Хотя вы так стучите, что могла бы уже и проснуться…
— Калитку закрой!
— Фима, вот мне дико интересно, с чего ты живешь? Нигде не работаешь, целый день болтаешься за нами как…
— Я болтаюсь? А кто Сеньку Шалого расколол? Кто схрон с военными шмотками нарыл?!
— Во! Хочешь нам помочь — шагай в постовые. Годик отстоишь, потом поговорим за твой перевод в УГРО…
— Шо? Я — в уличные попки?!
— А шо такого? Шо такого? Я цельный год был на подхвате! Цельный год!
— Нет, мне это нравится! Я стою в кокарде у всей Одессы на глазах! И это униженье мне предлагает друг! Мой бывший лучший друг!
— Давид Гоцман, иди кидайся головой в навоз! Я вас не знаю. Мне неинтересно ходить с вами по одной Одессе.
— Фима, ты говоришь обидно.