Адвокат

Я специализировался на «благородных делах» , на защите вдов и сирот, как говорится. Не знаю, почему защищать их считается благородным — ведь есть весьма зловредные вдовы и свирепые сироты.

— В жизни мы можем совершать много ошибок, — сказал адвокат. — Кроме одной: той, которая для нас разрушительна.

— Я понимаю, что ты расстроен…

— Почему это я должен быть расстроен? Я получил розовые кусты, так ведь? Как зовут того, кто получил... Как вы его назвали? Ну, этот...

— Бенифициарий.

— Он получил три миллиона, но он не получит розовые кусты. Розовые кусты получил я, только я!

Самодовольство, укоренившееся во мне, не допускало вопреки очевидности, чтобы женщина, принадлежавшая мне, могла когда-нибудь принадлежать другому.

— Господин Зайберт, скажите, 1200 солдат Бундесвера сейчас ведут вооружённую борьбу против ИГИЛ в Сирии, не правда ли?

— Не в Сирии. Самое большое — мы летаем над ней на «Торнадо».

— И вы ничего там не роняете?

— Самое большое — мы говорим другим, где они могли бы это уронить.

— Я правильно понимаю, господин Зайберт, Бундесвер вовсе не участвует активно в нападении?

— Верно. Они заправляют другие самолёты и передают информацию. Это не нападение. Больше похоже на вооружённую стоянку на трассе.

— То есть поддержка не военная, а больше санитарная?

— Именно так!

Нельзя отрицать, что по крайней мере в настоящий момент с судьями у нас слабовато.

Я был погребен под грудами мертвецов, а ныне я погребен под грудами бумаг, судебных дел; я раздавлен живыми людьми, целым обществом, которое жаждет вновь упрятать меня в могилу.

Величайшая мука для человека — подвергнуться суду беззаконников. А ведь нам и приходится её терпеть.

Не зная по природе своей никакого удержу, разъяренные судьи наугад хватают, хватают жертвы беззакония своего. Что же нам остается делать? Опередить преследователей, не правда ли?