Эрнест Хемингуэй

– Andiamo a casa! – закричал солдат.

– Они бросают винтовки, – сказал Пиани. – Снимают их и кидают на ходу. А потом кричат.

– Напрасно они бросают винтовки.

– Они думают, если они побросают винтовки, их не заставят больше воевать.

– А ты помнишь, как это было? – спросил её Хоакин.

– Я помню, что меня несли, – сказала Мария. – А тебя не помню. Цыгана помню, потому что он меня то и дело бросал. Но всё равно спасибо тебе, Хоакин, как-нибудь в другой раз я сама тебя понесу.

– А я хорошо помню, – сказал Хоакин. – Помню, как я держал тебя за обе ноги, а животом ты лежала у меня на плече, а твоя голова свешивалась мне на спину, и руки тоже там болтались.

– У тебя хорошая память, – сказала Мария и улыбнулась ему. – Я вот ничего не помню. Ни твоих рук, ни твоего плеча, ни твоей спины.

– А сказать тебе одну вещь? – спросил её Хоакин.

– Ну, говори.

– Я тогда очень радовался, что ты висишь у меня на спине, потому что стреляли-то сзади!

— Трудная ты женщина, — сказал он ей.

— Нет, — сказала Пилар. — Но я такая простая, — не сразу поймёшь.

Шутник может здорово надоесть, особенно если шутки его начинают повторяться.

Но должен ли человек выполнять невыполнимый приказ, зная, к чему это поведёт? Да. Выполнять нужно, потому что, лишь выполняя приказ, можно убедиться, что он невыполним.

Все пятеро его товарищей уже погибли, он один уцелел; он был словно не в себе, и его взяли в штаб прислуживать за столом. И все время он плакал. Весь обед или ужин он плакал, беззвучно, но неудержимо.

Электрошоковая терапия может уничтожить память, как уничтожает ее смерть или безумие, но, в отличии от смерти и безумия, ты остаешься с сознанием, что она уничтожена.

Никто не может утверждать, что не сломает ногу в определенных обстоятельствах. Разбить себе сердце — другое дело. Некоторые говорят, что такого не бывает. Конечно, ты не можешь его разбить, если у тебя его нет, и многое объединяется для того, чтобы отнять его у человека, у которого оно вначале было.