Джек Лондон

Его грубость отпугивала. Каждое грубое слово оскорбляло слух, а грубость его жизни оскорбляла душу.

Я должен раз и навсегда запомнить, что каждый человек достоин уважения, если только он не считает себя лучше других.

Города, эти царства буржуа, убьют вас. Чего стоит логово торгашей, где я вас встретил. Гнилые души – это еще мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не сохранишь. Она растлевает. Все они там растленные, мужчины и женщины, в каждом только и есть, что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы у них как у моллюска.

Жизнь — вот что и реальность и тайна. Жизнь безгранично шире, чем просто различные химические соединения материи, принимающие те или иные формы. Жизнь — нечто непрекращающееся. Жизнь — это неугасающая огненная нить, связующая одну форму материи с другой.

А волчица сидела в сторонке и улыбалась. Зрелище битвы вызывало в ней какое-то смутное чувство радости, ибо такова любовь в Северной глуши, а трагедию её познаёт лишь тот, кто умирает. Для тех же, кто остаётся в живых, она уже не трагедия, а торжеств осуществившегося желания.

Деньги – ресурсы войны, в моем случае деньги и терпение.

Нет никакого тройного правила. Календарь отменен. Мир перевернулся. Не осталось никаких законов природы. Таблица умножения пошла ко всем чертям. Два равно восьми. Девять одиннадцати. А дважды два — равно ста сорока шести с... с... половиной. Дважды все равно кольдкрему, сбитым сливкам и коленкоровым лошадям. Солнце встает на западе, луна превратилась в монету, звезды это мясные консервы, цинга — благословение божие, мертвые воскресают, скалы летают, вода — газ, я — не я, ты — не ты, а кто-то другой и возможно, что мы с тобой — близнецы, если только мы не поджаренная на медном купоросе картошка.

Пещерный человек, чьи природные способности равнялись единице, не знал голода, во всяком случае, не голодал систематически. Он жил здоровой жизнью, дышал чистым воздухом, всласть бездельничал, всласть отдыхал и находил время упражнять свою фантазию и выдумывать себе богов. Другими словами, ему не приходилось повседневно и повсечасно надрываться на работе, урывая время даже от сна, чтобы хоть как-нибудь прокормиться. Его детям (это относится и к первобытным дикарям) было даровано детство, беспечная пора игр и свободного развития.

Порой мне кажется, что история мужчины — это всегда история его любви к женщине.

Если люди расходятся во мнениях — это вовсе не основание, чтобы кричать о своих оскорбленных чувствах.