Вот же весна! Распахнула мне в душу окно,
Хлынула солнцем, согрела и вмиг оживила.
Щеки краснеют — смущает чужое тепло.
Тихо внутри просыпается нежная сила.
Вот же весна! Распахнула мне в душу окно,
Хлынула солнцем, согрела и вмиг оживила.
Щеки краснеют — смущает чужое тепло.
Тихо внутри просыпается нежная сила.
Солнце моё, что-то выдался слишком холодный март.
Очень зябко смотреть, как гаснет в тебе твой луч.
Я скучаю по искоркам счастья в твоих глазах,
по улыбкам, по шуткам, по вере, что станет лучше.
Я скучаю по настоящему тебе,
не задавленному условиями и скукой.
По мелодии лета в широкой твоей душе,
по самым счастливым в жизни моей минутам.
Начнём, пожалуй, с чистого листа:
Давай две жизни свяжем воедино.
Пусть эта нежность, эта простота
Ведёт нас прямо и неумолимо.
Идём со мной за счастьем. Улыбнись!
Пусть новый день началом новым станет,
И вкусной, словно кофе, будет жизнь -
Такая удивительно простая!
Сколько мимо промчалось нелепых лет,
чтоб приблизить эту весну.
Мотыльки, не глядя, летят на свет,
я вот так же лечу на звук.
Крылья – в пепел, и птицей Феникс опять
возрождаться из серых дней.
Собирать себя по частям, взлетать,
подниматься снова с колен,
и молиться иначе, и шёпот звёзд
различать в суете потерь…
Неужели и ты, наконец, дорос
до всего, что понять хотел?
Неужели на новом круге полёт
не прервётся, огнём горя?
Что ж, увидим, кто из нас мотылёк,
если звуком вдруг стану я.
Весна в окно тянется ветвями брусники.
Тростинкой горизонт, небо чайного цвета.
Необычайные глаза твои всегда с грустинкой.
Мои в поисках ответа, к твоим причалили...
Она, она… Она ведь просто девочка, тростиночка, снежинка по весне в реальности осиротело певческой, в оттаявшей к полудню белизне. Беречь, беречь, сражаться и заботиться!
Скоро весна, скоро весна,
Скоро эти ночи беспокойного сна,
Снова весна, снова любовь,
Снова в наших жилах заиграет кровь.
Красавица весна придёт неслышно,
Под звуки звёздных серенад.
Цветением белопенных вишен,
Заглянет в запустелый сад...
Ветер с Невою опять целуются,
пахнут морем на Стрелке цветы.
А я обнимаю тебя… улицами…
Тяну до тебя разводные мосты.
Скоро заплачет осень дождями,
серым вдруг сделается горизонт.
А я тебя укутаю площадями
и позову согреться под зонт.
Это действительно чаще всего происходило весной, хотя случалось и под осень, в такое время, когда всё меняется. Оно всё цветёт или увядает, воды начинают течь или замерзают, а ты вдруг чувствуешь, что становишься шёлком, тело твоё мнётся и вьётся, разглаживается и льнёт, не понять даже, к чему или к кому. Себе видишься шёлком, а ближним своим – серебром, потому что им начинает казаться, что ты окружена непроницаемой прохладой, твёрдой поблёскивающей корочкой, через которую не процарапаться. И тогда горе им, ближним, потому что ты вроде бы и не ждёшь, но кто-то должен прийти и приблизиться, миновать границу, не заметив её, и за это сорвать все цветы, собрать плоды и получить все призы, надо ему или не очень. А пока его нет, так легко и одиноко, что гляди того улетишь, шаг, другой, а потом думаешь, а зачем я – ногами? ведь лететь быстрей, если уж я всего лишь шёлк, всего лишь шарф. И глупо спрашивать, какие планы на лето или «что ты делаешь этой зимой», – кто, я? Нечего рассказать, нечем похвастать, потому что среди ваших земных путешествий и ваших побед нет места для меня, и не имею я никакого знания ни о себе, ни о будущем, кроме одного, – а у меня скоро будет любовь.
Всё закончится: боль и страх,
это чувство, рвущее душу,
будто пламенем от костра
обжигающее виски.
И сомнения, и пустота —
всё твоё и тебя не разрушит.
Ты пройдёшь через это сама,
не держись за него, отпусти.
Он пройдёт. Как ночная гроза.
В предрассветном растает тумане.
Но запомнятся эти глаза —
голубые, как в море прибой.
Он пройдёт. Он не против, не за,
не с тобой, не в тебе… Он обманет
сам себя, сам себе отказав
в тихом счастье быть рядом с тобой.