Льюис Кэрролл. Алиса в стране чудес

Какой же была ты, Алиса, в глазах твоего приемного отца? Как ему описать тебя? Любящей прежде всего; любящей и нежной – любящей, как собака (прости за прозаичное сравнение, но я не знаю иной любви, которая

была бы столь же чиста и прекрасна), и нежной, словно лань; а затем учтивой – учтивой по отношению ко всем, высокого ли, низкого ли рода, величественным или смешным, Королю или Гусенице, словно сама она была королевской дочерью, а платье на ней – чистого золота; и еще доверчивой, готовой принять все самое невероятное с той убежденностью, которая знакома лишь мечтателям; и наконец, любознательной – любознательной до крайности, с тем вкусом к Жизни, который доступен только счастливому детству, когда все ново и хорошо, а Грех и Печаль всего лишь слова – пустые слова, которые ничего не значат!

Другие цитаты по теме

Какой сегодня день странный! А вчера всё шло, как обычно!

То ли колодец был действительно уж очень глубоким, то ли летела Алиса уж очень не спеша.

Но Алиса быстро сообразила, что это за море! Это было море слёз, которое она сама наплакала, когда была ростом в девять футов.

— Вот не надо было мне так много плакать! — сказала она, барахтаясь и пытаясь понять, куда ей плыть. — И я теперь наказана за это и, чего доброго, утону в собственных слезах. Невероятная история, честное слово!

— Зачем же вы звали его Спрутиком, — спросила Алиса. — если на самом деле он был Черепахой?

— Мы его звали Спрутиком, потому что он всегда ходил с прутиком!, — ответил сердито Как бы. — Ты не очень-то догадлива!

Гавка сказала мышке: «Идем!

Ты мне ответишь перед судом!

Нынче мне скучно, и с интересом

я занялась бы нашим процессом».

Мышь отвечала: «Что ж, я согласна!

Пусть нас рассудит суд беспристрастный!

Где же судья и где заседатели,

чтобы напрасно слов мы не тратили?»

Гавкин коварный слышится смех:

«Я, дорогая, справлюсь за всех.

Наши законы — ваша вина.

Будешь немедля ты казнена».

Но больше всего Уткина раздражал громкий голос сотрудницы, который был слышен во всех помещениях. В том числе и тех, где её не было. Она откликалась на все реплики. Она отвечала на все вопросы — даже не к ней обращённые, потому что с вопросами к ней уже давно никто не обращался. Рассказывала о летнем отдыхе, ремонте дачи, детях (начиная с младшего) и попугае, который замолкал только под наброшенным на клетку платком. Снимала с плеч шаль и показывала, как набрасывает её на клетку. Ко дню рождения ей подарили большой павлово-посадский платок, но разъяснить смысл подарка постеснялись.

Палач говорил, что нельзя отрубить голову, если, кроме головы, ничего больше нет; он такого никогда не делал и делать не собирается; стар он для этого, вот что!

Однажды, когда ему было всего шесть или семь зим, Ивар собрал соломенные куклы сестер и использовал их на растопку, потому что куклы — баловство, а ему для дела надо.

Личность я незначительная, ничем не примечательная, кроме золотисто-русых волос с рыжиной да вредного характера. Первое качество — наследственное, второе — благоприобретенное.