Меня поражает, как в одном месте может собираться столько боли и счастья так много поколений..
Если есть этом мире волшебство, то оно в попытке понять кого-то, чем-то поделиться. Я знаю, этого почти невозможно достичь, но... какая разница, правда? Ответ должен быть в попытке.
— Я рассказала тебе столько личного о первых сексуальных чувствах.
— Да, я знаю, но сексуальные... это два совершенно разных вопроса, знаешь, про сексуальные чувства я мог ответить легко, без проблем, но любовь... что если я спрошу тебя про любовь?
— Я бы солгала.
— Хорошо, ты бы солгала.
— Я выдумала бы прекрасную сказку.
— Отлично, знаешь, любовь — это сложная тема. Я уже говорил женщинам, что люблю их, я не лгал, но была ли это совершенно бескорыстная любовь, была ли она прекрасна? Не думаю.
Если и есть в мире магия, то она не в тебе и не во мне, а между нами... в попытке понять друг друга и почувствовать...
— Расскажи, что тебя бесит. По-настоящему выводит из себя.
— Бесит. Господи, да меня всё бесит.
— Ну, перечисли пару примеров.
— Ладно... Ненавижу, когда незнакомые мужчины на улице просят меня им улыбнуться, знаешь, чтобы сделать их унылую жизнь получше. Что еще? Ненавижу, что за 300 километров отсюда идет война, умирают люди и никто не знает, что делать. Или всем просто плевать, не знаю. Ненавижу, что СМИ пытаются контролировать наше сознание.
— СМИ?
— Да, масс-медиа. Знаешь, это делается так ловко, едва заметно, но это новая форма фашизма. Я ненавижу, когда я за границей, например, в Америке – там хуже всего, так вот, каждый раз, когда я одета в чёрное или выхожу из себя, или вообще говорю что угодно о чём угодно – они всегда начинают: «О, это так по-французски, это так мииило». Буэ! Ненавижу. Просто не выношу, серьёзно.
Любить кого-то и быть любимой — очень много для меня значит. Но разве все что мы делаем в жизни – не для того, чтобы нас любили чуть-чуть сильнее?
... По утрам, попивая чай, я вглядывался в парящий силуэт колокольни и чувствовал, как ежатся и растворяются в чистом воздухе ночные химеры, как покой и мир, пусть ненадолго, входят в душу. Это был покой с привкусом полыни и мир, припорошенный солью высохших слез — своих и чужих. Но иного мира, иного покоя у нормального человека в наше вполне нормальное время быть не может.
Люди рождаются только с чистой природой, и лишь потом отцы делают их иудеями, христианами или огнепоклонниками.
Наука может быть создана только теми, кто насквозь пропитан стремлением к истине и пониманию. Но источник этого чувства берёт начало из области религии. Оттуда же — вера в возможность того, что правила этого мира рациональны, то есть постижимы для разума. Я не могу представить настоящего учёного без крепкой веры в это. Образно ситуацию можно описать так: наука без религии — хромая, а религия без науки — слепа.
Религия есть познание Бога. Наука есть познание вселенной. Но с ещё большим основанием можно утверждать, что религия научает познавать Бога в его сущности, а наука — в его деяниях; таким образом, обе приводят к Богу.
Иуда, как известно, продал Христа за тридцать серебренников, а «нынешние священники делали это ежедневно за пенни».
Cлайд с цитатой