Фары сквозь снег горят, светят в открытый рот,
Ссохшийся Ленинград... Корочки хлебной ждет!...
Вспомни-ка простор шумных площадей,
Там теперь не то — съели сизарей...
Там теперь не смех, не столичный сброд -
По стене на снег падает народ -
Голод...
И то там, то тут в саночках везут,
Голых...
Не повернуть руля, что-то мне муторно,
Близко совсем земля,
Ну что ж ты, полуторка?
Ты глаза закрой, не смотри, браток,
Из кабины кровь, да на колесо — алая...
Их еще несет, а вот сердце — всё,
Встало...
Ненавижу, когда кто-то говорит, что умирает от голода. В мире есть те, кто действительно умирают от голода, так что мы должны придумать другой способ сообщать о том, что не ели целых четыре часа.
Скоро мать принесла маленький сверток, в котором была сестра. Дядя Вася звал ее всегда: «Доходяга». Мол, все равно подохнет – кожа да кости.
Доходягу положили на пол, и Настя крепко прижимала ее к себе, чтобы согреть. Она кормила сестру размоченным хлебом, который придумала воровать у голубей.
Но коль выпало мне питерцем быть,
Никогда Москва не станет родной,
Но я знать хочу её и любить,
Так покажите, москвичи, город свой.
Можно было все стерпеть: и обстрел из вражеских орудий, и пронизывающий человеческую душу вой «Юнкерсов» над твоей головой, и любую физическую боль от полученных ранений, и даже смерть, которая ходила за тобой по пятам, но голод... Его терпеть было невозможно.
Это очень опасно — огонь ночью в лагере виден издалека, однако голод сильнее рассудка, — когда тебе нечего есть, ты, конечно, страдаешь, но страдаешь, так сказать, пассивно. Когда же у тебя появилось что-то съестное, что можно сварить и тут же съесть, голод вспыхивает с внезапной силой и терзает, не унимаясь, внутренности. Все препятствия кажутся тогда преодолимыми, все доводы рассудка напрасны. Побеждает естественная потребность организма, выраженная в кратком, бездумном «хочу». Чем сильнее жажда жизни, тем больше человек подвластен собственным инстинктам. «Голодный зверь» требует — и в человеке пробуждаются силы и изобретательность.
Две пары честных глаз, как будто в первый раз,
Смотрели на меня, не отрываясь.
Я бросил им штаны, сел на пол у стены,
И, улыбнувшись, молвил: «Одевайтесь…»
Огонь в груди горел, но я в упор смотрел,
Как путалась жена в белье знакомом.
Как лучший мой дружок, надеть не мог носок:
Он был в гостях, а я, конечно, дома.
Why the government got to lie to get money?
What the federal reserve gotta take from me,
What should I be fighting for another country?
Have you seen my city? Motherfucker, we're hungry.
Ну вот они уже как будто бы в глиже,
И за столом сидим мы, как и прежде.
Стакан я выпил свой, потом налил другой
И речь толкнул: «За дружбу, мол, и нежность».
Довел я их до слез, и корешок завял,
И водку потянул в нутро покорно.
Да только не донес, я свой стакан поднял,
И выплеснул ему в родную морду.
Cлайд с цитатой