Все достойные и честные обязанности скучны. Но кому-то же надо их выполнять.
Любой судья и сам рано или поздно становится подсудимым; приговор ему выносят вынесенные им приговоры.
Все достойные и честные обязанности скучны. Но кому-то же надо их выполнять.
Любой судья и сам рано или поздно становится подсудимым; приговор ему выносят вынесенные им приговоры.
Отчасти мои колебания объяснялись тоской по утраченному лоуренсовскому идеалу, по женщине, что проигрывает мужчине по всем статьям, пока не пустит в ход мощный инструментарий своего таинственного, сумрачного, прекрасного пола; блестящий, энергичный он и темная, ленивая она.
Мы разом улыбнулись, сознавая, что эти улыбки не смягчают очевидного: мы не верим друг другу ни на грош.
Как-то, ведя машину, я заговорил о том, что у меня нет близких друзей, и прибег к своей любимой метафоре – стеклянная перегородка между мною и миром, – но она расхохоталась.
– Тебе это нравится, – сказала она. – Ты, парень, жалуешься на одиночество, а в глубине души считаешь себя лучше всех. – Я злобно молчал, и она, помедлив дольше, чем нужно, выговорила: – Ты и есть лучше всех.
– Что не мешает мне оставаться одиноким.
За цинизмом всегда скрывается неспособность к усилию — одним словом, импотенция; быть выше борьбы может лишь тот, кто по настоящему боролся.
— Труд сделал из обезьяны человека.
— Из меня он человека не сделает.
— Вы против Маркса?
Я показал ему ладони, натертые рукояткой мотыги.
— Я против мозолей.
На опыте военных лет я окончательно уяснил себе значение чувства юмора. Это демонстрация свободы. Ибо свободен лишь тот, кто умеет улыбаться.