Не заслужить привилегий ни на земле, ни на небесах тому, кто довел почти до совершенства овечью кротость.
Человека делает человеком в большей мере то, о чем он умалчивает, нежели то, что он говорит.
Не заслужить привилегий ни на земле, ни на небесах тому, кто довел почти до совершенства овечью кротость.
Человека делает человеком в большей мере то, о чем он умалчивает, нежели то, что он говорит.
Чума лишила их способности оценочных суждений. И это было видно хотя бы потому, что никто уже не интересовался качеством покупаемой одежды или пищи. Принимали все без разбора.
Чем больше счастья в жизни человека, тем трагичнее его свидетельские показания. Подлинно трагическим произведением искусства (если считать произведение искусства свидетельским показанием) окажется произведение человека счастливого. Потому что оно будет полностью сметено с лица земли смертью.
Многие оранские новоявленные моралисты утверждали, что, мол, ничего сделать нельзя и что самое разумное — это стать на колени. И Тарру, и Риэ, и их друзья могли возразить на это кто так, кто эдак, но вывод их всегда диктовался тем, что они знали: необходимо бороться теми или иными способами и никоим образом не становиться на колени.
С точки зрения самой чумы, с ее олимпийской точки зрения, все без изъятия, начиная с начальника тюрьмы и кончая последним заключенным, были равно обречены на смерть, и, возможно, впервые за долгие годы в узилище царила подлинная справедливость.
В сорок лет, хоть ты еще не одряб и, как виноградная лоза, гнешься, да не ломаешься, мускулы уже не те.
Перспектива обеспеченного и честного существования весьма его манила, тем более, что он мог бы тогда с чистой совестью отдаваться любимому занятию.
Живший дотоле ежедневными компромиссами, раб в один миг («Потому что как же иначе...») впадает в непримиримость — «Все или ничего». Сознание рождается у него вместе с бунтом.