— ... А так, в широком смысле если рассуждать, бездарных вообще нет.
— Как это нет? Навалом всяких тупиц!
— Неправда. Любого человека возьми, даже самого... ну абсолютно любого — и у него обязательно окажется дар. Это может быть дар силы и защиты, как у Ильи Муромца, дар первооткрывателя, как у Беринга, дар надежды, слова, правды, терпения, сокровенного ума и еще сотни других даров. И самое скверное, что может произойти, — неправильно повернуть свой дар. Изменить ему. Предать.
Истина прячется не в словах, а в промежутках между ними. В недоговоренностях. В крошечных трещинках.
— Чего ты хочешь? Ну вообще по жизни! Детей? Фу! А я — романтики!
— Ну так будешь одинокой восьмидесятилетней бабкой, в жизни у которой была романтика!
Никто так яростно не убивает, не уничтожает, не затаптывает какую-либо идею, как человек, который некоторое время ей служил, а потом её предал.
— Я все равно буду с вами! – с усилием сказал Родион. – Всегда.
– Угу, – сказала Наста. – Про «всегда» я поняла. В детстве у меня был аквариум. Любила я это мокрое дело. Рыбки очень добрые, но когда одна рыбка заболевает, к ней сразу подплывает другая и выедает ей глазик. Этим она хочет сказать: «Держись, подруга, я с тобой!»
На лице у Родиона появилось выражение муки. Он подался вперед, точно хотел что-то сказать или объяснить, но вместо этого упрямо и зло махнул рукой и, толкнув незапертые ворота, быстро зашагал к электричке.
Когда я был юн, то много читал. Сотни, тысячи книг! И легко мог представить себя в любой роли. Путешественника, пирата, благородного разбойника! Мое воображение подхватывало меня и несло! Я брал крепости, отыскивал клады, влюблялся сам, в меня влюблялись! Когда ты молод — все роли твои. А теперь я стар, и мне остались только две роли — роль дряхлого босса мафии и роль доброго волшебника. И обе эти роли мне тесны!
Я знала немало людей с сильными страстями. ... Они грызли руки зубами до крови и катались по полу, ударяясь головой о батарею. Зимой шли на пруд топиться и не топились потому только, что по дороге их сбивала машина. В пятнадцать лет выпрыгивали с третьего этажа, когда их не пускали на дискотеку, доходили до остановки и в автобусе уже теряли сознание от перелома пяток. ...
Дальше одно из двух: либо они брали себя в руки и постепенно изживали это, либо их разносило вдребезги.
Я навсегда запомнила один момент. Мой сын, он был тогда маленький, сказал: «Мама, помнишь, в кино была одна девочка? Монстр на нее нападал, и никто не защищал девочку от монстра?» Я с трудом припомнила, что мы и правда смотрели с ним какой-то дурацкий, совсем слабенький фильм про пришельцев. Я его и пересказать бы не смогла. А он снова: «Мама, помнишь: монстр нападает, а девочку никто не защищает!» Я говорю: «Помню». А он снова о своем, и опять одно и то же. Тогда я потеряла терпение. Говорю: «Да сколько можно! Неужели так страшно?» И забыла об этом. А он так поморгал-поморгал и больше уже не переспрашивал. А потом, уже много позже я поняла: его ведь даже не монстр испугал, а то, что девочку никто не защищал.
Чтобы освоить любое новое движение, нужно правильно повторить его семь тысяч раз. Если вы талантливы, то шесть. Безумно талантливы — пять с половиной. Гениальный — пять тысяч, но никак не меньше! А то сделают двадцать раз и ноют: не получается! Я бездарен, как крышка от унитаза!
Cлайд с цитатой