Он пришел к заключению, что вера и сила взаимозаменяемы, равноценны. Была ли даже проще окончательная истина? Что никакой акт веры невозможен до тех пор, пока тебя грубо не втолкнули в самую суть вещей, как новорожденного младенца без парашюта выпускают в небо из материнского лона? Когда ты падаешь, тебя заставляют верить в парашют, в существование, не так ли? Дернуть кольцо, когда ты упал — вот и все, что тут можно придумать.
Руководствоваться интуицией — все равно что подобрать ритм и танцевать под него. Взрослым пользоваться интуицией трудно, и это главная причина, убеждающая меня, что именно так мы и должны поступить. В конце концов, дети в своем поведении на восемьдесят процентов основываются на интуиции, во всяком случае, где-то до четырнадцати лет.
По-моему, это во «Властелине Колец» один из персонажей говорит, что «путь ведёт к пути», это значит, что можно начать с тропинки, ведущей в ещё более причудливый мир, чем тот, в котором ты начал делать свои первые шаги, а оттуда ты можешь пойти… вообще неизвестно куда. То же самое с этими рассказами. Один перетекает в другой, в третий, четвёртый, может быть, они идут в том направлении, которое ты выбираешь, а может быть, и нет. А может быть, большее значение имеет рассказчик, а вовсе не рассказ.
Она рассмеялась и стала еще лучше. Словно богиня в лучах солнца… Знаешь, как в книжке, где только зеленые холмы с фонтанами и все очень хорошо.
Мы повзрослели. Мы не представляли себе, что такое может случиться, во всяком случае, тогда, во всяком случае, с нами. Но это случилось, и, если я переступлю порог, тайное сделается явным: мы все — взрослые.
Он был социопатом и, возможно, к жаркому июлю 1958 года стал полноценным психопатом. Он не мог вспомнить время, когда считал других людей — чего там, любых живых существ — «настоящими». Он твердо верил, что существует только он сам, возможно, один-единственный во всей вселенной, и это, безусловно, доказывало его «реальность».
Голову виски залей, джином наполни живот, доктор мне скажет — помрешь, знать бы только — когда.
Квазимодо остановился под сводом главного портала. Его широкие ступни, казалось, так прочно вросли в каменные плиты пола, как тяжелые романские столбы. Его огромная косматая голова глубоко уходила в плечи, точно голова льва, под длинной гривой которого тоже не видно шеи. Он держал трепещущую девушку, повисшую на его грубых руках словно белая ткань, держал так бережно, точно боялся ее разбить или измять. Казалось, он чувствовал, что это было нечто хрупкое, изысканное, драгоценное, созданное не для его рук. Минутами он не осмеливался коснуться ее даже дыханием. И вдруг сильно прижимал ее к своей угловатой груди, как свою собственность, как свое сокровище... Взор этого циклопа, склоненный к девушке, то обволакивал ее нежностью, скорбью и жалостью, то вдруг поднимался вверх, полный огня. И тогда женщины смеялись и плакали, толпа неистовствовала от восторга, ибо в эти мгновения... Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, это отребье; он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в лицо этому обществу, которое изгнало его, но в дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось клацать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего Бога.
Cлайд с цитатой