Мне следовало бы иметь свой ад для гнева, свой ад — для гордости и ад — для ласки; целый набор преисподних.
Затем я стал объяснять свои магические софизмы с помощью галлюцинации слов.
Кончилось тем, что моё сознание оказалось в полном расстройстве. Я был праздным, меня мучила лихорадка: я начал завидовать безмятежности животных — гусеницам, которые олицетворяют невинность преддверия рая, кротам, символизирующим девственный сон.
Жизнь сурова, одичание просто. Крышку гроба поднять иссохшей рукой, сидеть, задыхаться. Ни старости, ни опасностей: ужас — это не по-французски.
Я могу умереть от земной любви, умереть от преданности. Я покинул сердца, чья боль возрастёт из-за моего ухода! Вы избрали меня среди потерпевших кораблекрушение;но те, кто остался, разве они не мои друзья?
Спасите их!
Любое ремесло внушает мне отвращенье. Крестьяне, хозяева и работники — мерзость. Рука с пером не лучше руки на плуге. Какая рукастая эпоха! Никогда не набью себе руку. А потом быть ручным — это может завести далеко. Меня удручает благородство нищенства. Преступники мне отвратительны, словно кастраты: самому мне присуща цельность, но это мне безразлично.
Уже осень! — Но к чему сожаления о вечном солнце, если мы стремимся к открытию божественного света, — вдали от людей, умирающих от сезона к сезону.
L'automne, déjà! — Mais pourquoi regretter un éternel soleil, si nous sommes engagés à la découverte de la clarté divine, — loin des gens qui meurent sur les saisons.
На дорогах, в зимние ночи, без жилья, без хлеба и теплой одежды, я слышал голос, проникавший в мое замерзшее сердце: «Сила или слабость? Для тебя это сила! Ты не знаешь, куда ты идешь, ни почему ты идешь. Повсюду броди, всему отвечай. Тебя не убьют, потому что труп убить невозможно». Утром у меня был такой отрешенный взгляд и такое мертвенное лицо, что те, кого я встречал, возможно, могли меня не видеть.
Я никогда не творил зла. Дни мои будут легки, раскаянье меня не коснётся. Я никогда не узнаю страданий души, почти не живой для добра, души, в которой поднимается свет, суровый, как похоронные свечи. Участь сынков из хорошей семьи — преждевременный гроб, сверкающий блёстками и слезами. Несомненно, развратничать-глупо, предаваться пороку-глупо; гниль надо отбросить подальше. Но часам на башне никогда не удастся отбивать только время чистых страданий. Словно ребёнок буду ли я вознесён на небо, чтобы играть там в раю, где забыты невзгоды?
Я не узник своего рассудка. Я сказал: Бог. Даже в спасенье нужна мне свобода: но как добиться её? Фривольные вкусы меня покинули. Нет больше нужды ни в божественной любви, ни в преданности. Я не жалею о веке чувствительных душ. Всё имеет смысл: и презрение, и милосердие, поэтому я оставляю за собою место на вершине ангельской лестницы здравого смысла. Что же касается прочного счастья, домашнего или нет... нет, не могу. Слишком я легкомыслен и слаб. Я превращаюсь в старую деву: нет у меня смелости полюбить смерть!
Бесконечный фарс! Меня заставляет плакать моя невинность. Жизнь — это фарс, который играют все.
Farce continuelle! Mon innocence me ferait pleurer. La vie est la farce à mener par tous.
Возле его уснувшего дорогого мне тела сколько бессонных ночей провела я, пытаясь понять, почему он так хочет бежать от реального мира. Я понимала, не испытывая за него страха, что он может стать опасным для общества. Возможно, он обладает секретом, как изменить жизнь! И сама себе возражала: нет, он только ищет этот секрет.
Cлайд с цитатой