— Почему многие добрые люди не видят своих качеств?
— Добро — это страдание. Сие, обличённые в белые одежды, — они от страдания. А когда страдаешь, тут не до анализа своих качеств. Страдающего не тянет к зеркалу.
— Почему многие добрые люди не видят своих качеств?
— Добро — это страдание. Сие, обличённые в белые одежды, — они от страдания. А когда страдаешь, тут не до анализа своих качеств. Страдающего не тянет к зеркалу.
Доброго человека не заставишь быть плохим. Страх наказания и нравственные чувства — разные вещи. Страх — это область физиологии, а трусость — область нравственности.
Равенство — явление абиологическое. В природе равенства нет. Если бы оно было, то не было бы в природе развития.
Добро маскирует себя под небольшое зло, а зло себя — под величайшее добро. …Светлое мужество говорит: какое я светлое, на мне много темных пятен. А темное кричит: я все из серебра и солнечных лучей, враг тот, кто заподозрит во мне изъян
Смотрите! Это же чудеса! Открытие! Добро хочет ближнему приятных переживаний, а зло, наоборот, хочет ему страдания. Чувствуете! Добро хочет уберечь кого — то от страдания, а зло хочет оградить от удовольствия. Добро радуется чужому счастью, а зло чужому страданию. Добро стесняется своих побуждений, а зло — своих.
Желание смерти — не есть желание смерти. Это только поиск лучшего состояния. Что в конечном счете является крайним выражением желания жить.
Быть может, только потому вновь и вновь возникают войны, что один никогда не может до конца почувствовать, как страдает другой.
Когда человек совершает тот или иной нравственный поступок, то он этим еще не добродетелен; он добродетелен лишь в том случае, если этот способ поведения является постоянной чертой его характера.
Счастье — в тебе. Когда положишь свою плоть, чтоб напитать близких… Прольешь кровь, переплывешь море страданий… Вылезешь на берег еле живой… Тут счастье само тебя найдет, не помышляющего о нем.
— Я бы тебя должна ненавидеть. С тех пор как мы знаем друг друга, ты ничего мне не дал, кроме страданий...— Её голос задрожал, она склонилась ко мне и опустила голову на грудь мою.
«Может быть,— подумал я, ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда...»