Цезарь и Клеопатра

— Позовите Клеопатру!

— Эй, Титатётя!

— Кто так произносит имя Фтататиты, главной няньки царицы?

— Никто, кроме тебя его произнести правильно не сможет.

Прабабушка моей прабабушки была чёрной кошкой от священного белого кота. Нил сделал её своей седьмой женой. Вот потому у меня такие волнистые волосы и мне всегда всё хочется делать по-своему, всё равно, хотят этого боги или нет, потому что моя кровь — это воды Нила.

Если я скажу — «нет», разве я остановлю тебя?

Мне как-то всегда претила мысль умереть, я предпочитаю быть убитым.

— Неужели ты так ослеплён её красотой, что не замечаешь, как она жаждет царствовать в Египте одна и всем сердцем ждёт твоего отъезда. Я слышал это из её собственных уст. Ты только орудие в её руках. Ты должен снять корону с головы Птоломея и переложить на её голову. Предать всех нас в её руки и себя тоже, а затем «Цезарь может отправляться в Рим или во врата смерти», что вернее и ближе.

— Ну что же, мой друг, всё это так естественно...

— Естественно? И тебя не возмущает предательство?

— Возмущаться? Что даст мне возмущение, глупый египтянин? Стану ли я возмущаться ветром, что леденит меня, или возмущаться ночью, что заставляет меня спотыкаться в темноте? Стану ли я возмущаться юностью, когда она отворачивается от старости, или возмущаться честолюбием, которому претит низкопоклонство? Прийти и говорить мне всё это — всё равно, что ты бы пришел сказать мне, что завтра взойдет солнце.

— Я не предавала тебя, Цезарь, клянусь!

— Я знаю. Я никогда и не полагался на тебя.

Когда человеку в этом мире не терпится что-либо сказать, трудность не в том, чтобы заставить его говорить, а в том, чтобы помешать ему повторять это чаще, чем нужно.

Клеопатра, Клеопатра... Когда загремит труба, каждый из нас понесёт свою жизнь в руке и швырнёт её в лицо смерти...

И так до скончания века — убийство будет порождать убийство, и всё во имя права и чести и мира, пока боги не устанут от крови и не создадут породу людей, которые научатся наконец понимать друг друга.