XX век

Оба мы — жертвы чумы двадцатого века; но в данном случае это — не Чёрная Смерть, а Серая Жизнь.

Нас мало — юных, окрылённых,

не задохнувшихся в пыли,

ещё простых, ещё влюбленных

в улыбку детскую земли.

Мы только шорох в старых парках,

мы только птицы, мы живём

в очарованье пятен ярких,

в чередованьи звуковом.

Мы только мутный цвет миндальный,

мы только первопутный снег,

оттенок тонкий, отзвук дальний,—

но мы пришли в зловещий век.

Навис он, грубый и огромный,

но что нам гром его тревог?

Мы целомудренно бездомны,

и с нами звёзды, ветер, Бог.

— Эй, ты не имеешь право ругать XX век! Мы дали миру лампочку, пароход и волокноотделитель!

— Все это из XIX века.

— Ну значит они украли его у нас!

Рассказывал, как большевики до сих пор изумлены, что им удалось захватить власть и что они все еще держатся:

— Луначарский после переворота недели две бегал с вытаращенными глазами: да нет, вы только подумайте, ведь мы только демонстрацию хотели произвести и вдруг такой неожиданный успех!

Да, я намерен попасть на белую т-территорию. Но только за тем, чтобы выбраться из страны, которая хочет заменить плохое прошлое на ужасное будущее. Ничего изменить я не могу, а наблюдать за этим процессом не хочу.

Вот и сгорел вроде спутников,

кровушки нашей отведав,

век гениальных преступников

и гениальных поэтов.

Монархия пала не потому, что были слишком сильны ее враги, а потому, что слишком слабы были ее защитники.

Я влюблена в двадцатый век. Я буду жить жизнью консервированной говядины на забытом стратегическом складе. Я не испорчусь — в совке консервы делали на совесть, — но уже никому не пригожусь. Для таких, как я, изобрели целые радиостанции. Там днем и ночью играют песни, которые кажутся мне офигенно модными. Просто невероятно, как быстро заканчиваются те самые десять лет, за которые нужно успеть всё. Но это так, порция ежедневного нытья.

К тому же сейчас, в конце двадцатого века, комментирование вообще вошло в такую силу, что часто и сам предмет обсуждения теряется из виду. Этот отупляющий бубнеж называется у нас словом, потерявшим всякое значение: информация…

В Государственной думе четырех созывов не было с самого же начала ровно ничего государственного; в ней не было самой заботы о Государственном и Государевом деле, и она только как кокотка придумывала себе разные названия или прозвища…