И тут я поняла: роскошь – это продуманность.
Это когда с любовью думают о мелочах. Когда даже самое крохотное не пускается на самотек.
Роскошь – это осознанность.
И тут я поняла: роскошь – это продуманность.
Это когда с любовью думают о мелочах. Когда даже самое крохотное не пускается на самотек.
Роскошь – это осознанность.
Они предполагают, что вульгарность это признак элитарности. Но это не так. Роскошь лакея не равна роскоши хозяина жизни.
Здесь запросто уживались: плейбои миллиардеры и их роскошные блондинки; наследники, обсуждающие наследство на пляже Гэтсби; мой босс Уолтер Чейз, просаживающий деньги за рулеткой; бандиты и губернаторы, обменивающиеся телефонами на глазах желтой прессы; кинозвезды, режиссеры с Бродвея, цензоры-поборники морали; студенты, что с занятий удрали...
Уважать богатых не за что. Человек, который в мире, где огромное количество нерешённых экологических проблем, проблем фундаментальной науки, где огромное количество бедных, тратит деньги на то, чтобы приобретать коллекционный роллс-ройс или строить себе дворец, такой человек не очень умён и заслуживает презрения.
Гили не смог бы объяснить, хотя и четко осознавал разницу между Барад-Эйтель и Амон-Химринг, если бы Айменел не сказал, что тут все слишком нолдорское. А когда Айменел это сказал, Гили сразу понял, что он имеет в виду: в рукотворных предметах и в манере общения не было той бесхитростной простоты, которая отличает синдар и все синдарское. Если синдар хотели, к примеру, сделать простой ковер, они ткали его простым: из грубой нити, в полоску. Если они хотели сделать роскошный ковер, они ткали гобелен с невиданным рисунком о всех цветах земли и неба. Если же нолдор хотели сделать роскошный ковер, они делали его роскошно простым: ткали из самой тонкой черной шерсти так, чтобы в нем по щиколотку утопали ноги, и украшали какой-нибудь единственной белой завитушкой. Здешние изделия были как венец лорда Маэдроса: простое и скромное серебро украшено камнями, которые и драгоценными-то не считаются, но вот отделаны эти камни так, что дыхание замирает. И так во всем, даже в том, как замок выглядел снаружи. В здешней скромности было слишком много гордости.
Он настолько сильно любил роскошную жизнь, что ради нее готов был пожертвовать жизнью.
Женщина, женщина в Лексусе,
Возможно, сама заработала на машину,
Но мысли об этом
Во мне окончательно уничтожают мужчину.
Мне легче гораздо
Думать, что автомобиль был получен ею
Тем чудодейственным способом,
Которым я, к сожалению, не владею.
И так похоже считают,
Без исключения, все пассажиры маршрутки.
Все за мной повторяют
И осуждающе смотрят на женские губки.
На, смотри не неё.
Со, не, ну все ж тут понятно.
Са, нашла себе лоха.
Ла, ла-ла-ла-ла-ла.
Стараюсь на совещаниях сидеть я с таким лицом,
Как будто все эти годы был в церкви святым отцом,
Мой взгляд выражает смирение, я словно в раю херувим,
И правой рукой прикрываю на левой часы Вашерон Константин.
— Мой отец был сапожником. Он умер, когда я был молод и мне досталась его лавка. Он был простым человеком и шил простую обувь. Но я понял, что чем больше работы я вкладываю в обувь, тем больше на нее спрос. Тонкая кожа, украшения, мелкие детали... и время. Время прежде всего. Десятки часов на каждую пару.
— Качество требует времени.
— Да, думаю вы носили на себе целые годы чьих-то жизней.