— Сжечь этот мир медленно, обрушив на него чуму и голод, или же он должен быть уничтожен быстро и безболезненно — вся жизнь, так быстро угаснет, представь, как сгорит этот мир!
Его глаза были лихорадочные.
— Представь себе, как высоко я могу вознестись, встать во главе мира, наполнить воздух криками миллиардов людей, поднимая ввысь дым миллионов пылающих сердец!
— Красный, — сказал он, полусонным голосом, — как закат, кровь и пламя. Как край падающей звезды, которая сгорает при входе в слой атмосферы. Мы — Моргенштерны, — добавил он, с мрачной болью в голосе. — Яркие, утренние звезды. Дети Люцифера, самые красивые из всех Божьих ангелов. Мы намного прекраснее, когда мы падаем.
Но вся его любовь принадлежала Джейсу. Проблемному, непослушному, сломанному. Я сделал все, о чем наш отец просил меня, и он ненавидел меня за это. И он так же ненавидел тебя, — его глаза светились, создавая подобие серебра в темноте. — Иронично, не правда ли, Кларисса? Мы были родными детьми Валентина, его плотью и кровью, а он ненавидел нас. Тебя, потому что из-за тебя от него ушла наша мать. И меня, потому что я был тем, что он хотел создать.
Всю мою жизнь это сжигало мои вены и терзало сердце, свинцовой тяжестью тянуло вниз — всю жизнь, и я никогда не знал. Не знал ничего другого. Я никогда не чувствовал себя так… легко.
Твоя мама никогда не вернется. Твой отец никогда не полюбит тебя. Единственная причина, по которой ты была нужна ему — использование ради собственной выгоды. Ты так хотела брата, потому что тогда у тебя был бы человек, с которым ты могла разделить душевную боль. Это ощущение пустоты, которое поглощает твою душу и заставляет чувствовать так, будто ты желаешь собственной смерти изо дня в день, никогда не покинет тебя.
— Самое главное то, что ты выздоравливаешь и достигаешь результатов, кстати, довольно неплохих.
— Я не уверена.
— А я да.
— Порой я видел в твоих желтых глазах нечто, проблеск разума, не то что у твоей дегенеративной приемной семьи. Но потом я сообразил: это лишь заносчивость, позерство. На самом деле ты столь же туп, сколь и они. Десяток лет хорошего воспитания пропал даром.
— Ты не знаешь, как меня воспитывали.
— Еще как знаю. — Себастьян опустил руки. — Нас с тобой вырастил один человек. Только от меня потом не стали избавляться.
— В каком смысле? — прошептал Джейс. И вдруг, глядя в неподвижное, улыбающееся лицо Себастьяна, он словно заново увидел соперника: белокурые локоны, черные, антрацитовые глаза, жесткие линии лица, будто вырезанные из камня... и в уме представился отцовский лик, каким показывал его ангел: юный, резкий, полный энергии, голода. — Ты... тоже сын Валентина. Мой брат.
Себастьян неожиданно переместился Джейсу за спину и, стиснув кулаки, обнял его за плечи.
— Здравствуй и прощай, братец, — выплюнул он и сжал объятия, перекрывая Джейсу дыхание.
— Ну да, — сказал Джонатан. — Как будто мне не пришлось вынести годы мучений, слушая твои: «Ооо, Джейс такой милый. Думаешь, я ему нрааавлюсь?»
Джейс сморгнул пот с глаз:
— Значит, ты...
— Сын Валентина, Джонатан Кристофер Моргенштерн. А ты — призрак, недостойный нашего имени. Притворщик.
— Ты, должно быть, Клэри, дочь Валентина.
— Не держи зла на меня.
— Мы не выбираем наших родителей.
Cлайд с цитатой