Плато

Соседи, конечно, от Бога. Никто этот постулат опровергать не собирается, но порой возникает почти непреодолимая убежденность, что Господь, в силу своей занятости, иногда поручает выбор соседей дьяволу.

Мы создали думающие машины, а надо было – чувствующие!

А наши подростковые мысли? То, что занимало наши головы, оно же все было на заборах. Никто не писал на заборах цитаты из классиков. Ты видела на заборе хоть одну цитату из Твена или Хемингуэя? Я – нет. Самое безобидное из того, что мы писали на заборах – это «Моника, я буду любить тебя вечно» и «Моника – дура».

– Пап, никто никому ничего не должен.

– Правильно. Каждый себя от долга перед другими освободил. Каждый сам определяет для себя свой долг, его природу и меру.

– Ну и отлично. Теперь свобода, папа. Нет больше рабства долга.

– Да не рабство это было, а нити общности. Только носить их было так же тяжело, как зимнюю одежду летом. Освободив себя от долга перед другими, человек оказался без поддержки других членов социума. Он оказался никому не нужен. Вот она, истинная природа принципа «никто никому ничего не должен» – власть одиночества. Никто… никому… не-ин-те-ре-сен! Не ну-жен!

... большая часть обид наносится не по злости и даже не по недомыслию, а по недоразумению.

– Ты можешь объяснить мне, в чем предназначение человека?

– Предназначение?.. – Вопрос застал Теда врасплох: сам он никогда им не задавался, а тут требовалось не только не выставить себя дураком, но и выдать ответ, достойный зрелого, сорокашестилетнего мужчины. – Как тебе объяснить… У человека много предназначений.

– Например?

– Например… Например… Ну, скажем, совершенствовать мир. Бороться за справедливость. Обрабатывать землю…

– А земля точно хочет, чтобы человек ее обрабатывал?

– Что?

– С человеком понятно – он считает, что земля хочет, чтобы ее обрабатывали. А как считает сама земля?

– Не знаю.

– То есть человек решил за землю, что она хочет, а что – нет?

... мужчина не может быть с женщиной, которая отказывает ему в сочувствии.

Я за то, чтобы сила сострадания и понимания была сильнее силы кулака.

Наша глупость – продолжение нашей мудрости, как кишечник – всегда продолжение даже самых красивых губ.