Ночь в Лиссабоне

Больше всего ранит мелкая, а вовсе не большая несправедливость.

Воспоминания, которые не причиняют боли и не беспокоят, как раз и есть эхо.

— Впрочем, мы все, конечно, умрём.

— Да, — сказала Элен. — Но никто в это не верит.

Многие в пивной тоже читали газеты, и никто не проявлял ни малейших признаков отвращения. Это была их ежедневная духовная пища, привычная, как пиво.

Странная вещь — физическое превосходство. Это самое примитивное, что есть на свете. Оно не имеет ничего общего со смелостью или мужеством. Револьвер в руках какого-нибудь калеки сразу сводит это превосходство на нет. Все дело просто в количестве фунтов веса и мускулов. И всё же чувствуешь себя обескураженным, когда перед тобой вырастает их мертвящая сила. Каждый знает, что подлинное мужество — это нечто совсем другое и что в минуту настоящего испытания гора мускулов может вдруг жалко спасовать.

Я был счастлив даже в швейцарских тюрьмах, и только потому, что они были не немецкие.

Когда делаешь то, чего от тебя не ждут, обычно всегда добиваешься желаемого — это я знал по опыту.

Но я знал, что каждый сантиметр, который я уступлю сейчас чувству страха, превратится в метры, если я действительно окажусь в опасности.

Никогда не было такой веры в чудо, как в наше время, чуждое всяким чудесам.