Фёдор Михайлович Достоевский

Да ведь вас до того тщеславие и гордость проели, что кончится тем, что вы друг друга переедите, это я вам предсказываю.

— Вы не трус? — Спросила она меня вдруг.

— Не знаю, может быть, и трус. Не знаю... Я об этом давно не думал.

— А я добрая,— неожиданно вставила генеральша, — и если хотите, я всегда добрая, и это моё единственный недостаток, потому что не надо быть всегда доброю.

Но во всяком случае циником и грязною неряхой нельзя оставаться: он не имеет права оскорблять чувства других, тем более что те, другие, сами в нем нуждаются и сами зовут к себе.

…я, конечно, не философ, но я думаю, что во всяком человеке гораздо более добра, чем снаружи кажется.

Если принимать всё чужое так к сердцу и если так сильно всему сочувствовать, то, право, есть отчего быть несчастнейшим человеком.

Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрет, если это случится.

Он, вследствие весьма обыкновенного факта, пришел к весьма необыкновенному заключению.

Согрешив, каждый человек уже против всех согрешил и каждый человек хоть чем-нибудь в чужом грехе виновен. Греха единичного нет.