Александр Герцен

О чем бы человек ни вспоминал, он начинает всегда с того, что вспомнит самого себя.

У народа, лишенного общественной свободы, литература — единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести.

Просто непонятно, зачем людям даются такие силы и стремления, которых некуда употребить. Всякий зверь ловко приспособлен природой к известной форме жизни. А человек... не ошибка ли тут какая-нибудь? Просто сердцу и уму противно согласиться в возможности того, чтобы прекрасные силы и стремления давались людям для того, чтобы они разъедали их собственную грудь.

В мире нет ничего разрушительнее, невыносимее, как бездействие и ожидание.

Личные отношения много вредят прямоте мнений.

Когда я вполне убедился, что чиновничество (я, разумеется, далее XIII класса восходить не смею) есть особое специфическое поражение мозга, мне опротивели все эти журнальные побасенки, наполненные насмешками над чиновниками. Смеяться над больными показывает жестокость сердца. Влияние эпидемии до того сильно, что что мне случалось наблюдать ее действие на организации более крепкие и здоровые, и тут-то я увидел всю силу ее. Какое-то беспокойное чувство, похожее на угрызение совести, овладевало вновь поступавшими здоровыми субъектами; им становилось заметно тягостно быть здоровыми, они так страдали тоскою по безумию, что излечались от умственных способностей разными спиртными напитками, и я заметил, что при надлежащем и постоянном употреблении их они действительно успевали себя поддерживать в искусственном состоянии безумия, которое мало-помалу становилось естественным.

Голод можно вылечить куском хлеба, а кусок хлеба, слава богу, с нашим здоровьем выработаем. Болезни от сытости не так скоро лечатся.

Теория внушает убеждения, пример определяет образ действий.

Сплетни — отдых разговора, его десерт, его соя, одни идеалисты и абстрактные люди не любят сплетней...

Человек может жить только один спокойно и свободно. В семейной жизни, как нарочно, все сделано, чтобы живущие под одной кровлей надоедали друг другу, — поневоле разойдутся; не живи вместе – вечная нескончаемая дружба, а вместе тесно.